Колесникова: Лукашенко боится до ужаса

Политзаключенная Мари Колесникова ответила на вопросы корреспондента The Village Евгении Сугак. В глянцевых изданиях нулевых, журналист в начале обязательно описывал как выглядит селебрити, к которому он пришел на беседу. В чем одет, как жестикулирует, морщится и пьет кофе. К сожалению, в нашей реальности интервью из застенок следственных изоляторов, мы можем только представлять лица героев. Но я провела много времени с Машей летом и хорошо помню ее идеальную улыбку, блестящие глаза и невероятную энергию, как бы избито ни звучали эти определения. «Маша — икона» — сказал мой друг еще до того, как Колесникова порвала свой паспорт. А после этого поступка вообще сложно найти достаточно исчерпывающие определения для этой женщины. Мария рассказала о том, притворяется ли она такой бодрой, как придумала порвать паспорт, когда последний раз плакала и можно ли достучаться до силовиков. — Маша, в интервью до выборов ты сказала мне, что если мы не победим — нас всех закатают в асфальт. Это оно и есть сейчас? Нас закатали? — Мы уже победили — себя, свой страх и мы точно знаем, чего хотим. Но нас еще пытаются закатать в красно-зеленый асфальт. Свободных сильных людей больше никогда не загнать «под плинтус». А нам главное помнить: темнее всего перед рассветом. — Как изменился твой характер, спустя полгода тюрьмы? — Еще больше самодисциплины, порядка в делах и голове развивают способность не обращать внимания на неудобства. А так я делаю максимум из того что могу, с тем что есть, там где я есть. — Ты очень жизнерадостная в письмах, что не очень характерно для человека в тюрьме. Это правда так или на самом деле тебе плохо, но ты стараешься поддерживать людей своим оптимизмом? — Это правда. Что касается моего оптимизма и способности получать удовольствие от жизни в любых условиях, не изменилось ничего. Если появляются проблемы, решаю. Если не могу ее сразу решить, делаю паузу, готовлюсь, жду подходящего момента и решаю. Я считаю, что тюрьма не место для слез и грусти, а смеюсь я также громко и от души. Спросите и сотрудников, и следователей. — В недавнем интервью у Лукашенко спросили про тебя и он сделал вид, что не помнит, кто такая Колесникова. Ты помнишь, кто такой Лукашенко? — Очень хорошо помню этого человека. Этот человек сам себя называет диктатором, беларусов — народцем, а Беларусь — клочком земли. Он признается, что дал отмашку на уничтожение самых сильных конкурентов и утопил страну в крови и насилии. Очевидно, что этот человек напуган до смерти и этого человека мне жаль. — Маша, люди почти перестали выходить на улицы. Тебя это обижает, беспокоит? — Я восхищаюсь беларуским народом. Мы изменились, и это — навсегда! Горжусь отвагой, смелостью и нашей настойчивостью, и знаю точно, кто в этом марафоне победит. — Тебе пишет твоя соратница Светлана Тихановская? — До меня письма не доходят, со многими у меня отсутствует связь. Но я хочу ей пожелать сил. Я знаю как ей тяжело. Держись, Светлана! — Как ты придумала порвать паспорт? Ты спланировала это пока тебя везли на границу или это было импульсивное действие? — Я сама долго думала, при каких условиях меня нельзя будет вывезти. Предполагала, что скорее всего без паспорта, но не была в этом уверена. Уже выезжая из КГБ после многочасовой «беседы», где я категорически ответила «нет» на ультиматум, я подозревала, что будет депортация. Всю дорогу думала, как этого не допустить. Решения у меня не было, но в тот момент, когда паспорт оказался у меня в руках, оно само собой пришло, и это сработало. Для людей в масках это дошло не сразу: они не выпускали меня с уже порванным паспортом из машины. Пришлось отъехать на безопасное расстояние, чтобы я могла выйти. Вышла и просто пошла по разделительной полосе обратно. — Что в тюремной жизни напрягает тебя больше всего? — Сильно напрягают две вещи: законы, которые не соблюдаются самой тюрьмой, как в случае моей встречи с адвокатом кабинете-душегубке, камеры с сигаретным дымом, ситуация с книгами в Жодино, с письмами в СИЗО и тюрьме № 8. Понимаете, они воруют письма, и никто за это не отвечает. Сотни писем от сестры, папы, близких просто не дошли, как и мои им. Но вопиющие случаи, когда в декабре получила письмо №25, а в феврале №65 (имеется в виду от одного и того же адресата). Все письма первого класса с вложенным внутри конвертом первого класса, итого 80 оплаченных конвертов первого класса. Ни почта, ни начальники за это не ответили. Второе, это отсутствие музыки, которую я очень люблю. Мир звуков, в котором я живу последние 30 лет, сильно отличается от того, что я слышу здесь. Отсутствие музыки и есть пытка. Спасает память, когда я закрываю глаза и слушаю внутри себя Баха, Моцарта и то, что я играла сама. — Летом ты не могла пройти три метра по городу, чтобы люди не поблагодарили тебя или не попросили сфотографироваться. В тюрьме ты тоже звезда? — Безусловно я чувствую к себе повышенное внимание во всем: сверх тщательность постоянных досмотров меня лично и моих документов, усиленный конвой, для встречи с адвокатом «особые» апартаменты (спецкабинет для приговоренных к высшей мере наказания), при этом практически отсутствие корреспонденции в обе стороны и не только папе, но письма не доходят даже в суд, генеральную прокуратуру, УДИН и Минюст. Все это определенно свидетельствует об особом ко мне отношении. — Когда ты последний раз плакала? Из-за чего? — В декабре, когда узнала о смерти любимого дяди от коронавируса. Это самое грустное в заключении — в такие трагические моменты невозможно быть рядом с близкими. — Что первое ты сделаешь, когда выйдешь на свободу? — Сразу поеду к бабуле и дедуле с папой, потом все остальное. — Складывается ощущение, что ты ничего не боишься. Ты хоть чего-нибудь боишься? — Как и любой нормальный человек время от времени я могу испытывать страх. Но страхи не связаны с тюрьмой, КГБ и людьми в масках. Когда понимаешь, что те, кто пытается тебя запугать, устрашить, на самом деле боятся больше, чем ты — страх уходит сам с собой. Не сразу, но уходит. — А как не бояться остальным людям? Есть какой-то практический рецепт от Марии Колесниковой, как научиться не бояться? — Самого чувство страха я учусь не бояться. Представляю худшее из того, что может случиться и говорю себе «ну ок» и страха как ни бывало. — Ты размышляешь на тему — чем бы ты сейчас занималась, если бы уехала тогда заграницу и не села в тюрьму? — Ни разу об этом не думала, то есть не рассматривала такой вариант. — Что тебе снится в тюрьме? — Хорошо и крепко сплю, несмотря на яркий свет в камере. Сны не снятся, хотя может я и не помню. — Бабарико в своем недавнем интервью сказал, что планирует идти на выборы. А ты? Собираешься ли ты оставаться в команде Бабарико и вести его на выборы? — Я буду поддерживать Виктора Дмитриевича и буду в команде, ведь это самая лучшая команда в мире. Посудите сами: за месяц Виктор Дмитриевич и Эдуард собрали dreamteam и это не просто профессионалы самого высокого класса в своих сферах, но и люди, для которых свобода, порядочность, достоинство и верность своим идеалам — принципы жизни. Виктор Дмитриевич и Эдик почти 9 месяцев за решеткой, полкоманды тоже, часть вынуждены покинуть свои семьи, дома, Беларусь, а часть героически осталась в Минске. Но работа ни на день не останавливалась и мы не остановимся даже в таких условиях, продолжая идти к победе. Да, черт возьми, я счастлива быть вместе! Вся команда — Вы Герои! Так держать! Люблю вас! — Многие говорят, что это Бабарико и его штаб раскачали всю эту лодку летом. Ты тоже так считаешь? — Вклад Виктора Дмитриевича и его команды во все последующие изменения, которые произошли с людьми и страной сложно переоценить. Но важно помнить, что беларусы - самые невероятные люди, просто нужно было, чтобы кто-то им об этом напомнил. — Веришь ли ты, что до чиновников и силовиков можно достучаться? — Уверена, что да. Человек, который сам себя называет диктатором, не доверяет никому, зная, что его могут предать. И это абсолютная правда. Красавцы оставят его и глазом не моргнут. Кто же захочет отвечать за кровь насилие и развал страны вместе с ним? Правильно, никто. А все эти бесконечные «ужастики», о танках, автоматах, Чаушеску, Каддафи из его уст — самое верное тому подтверждение. Он боится до ужаса, так как знает, что в конце концов останется совсем один.